Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

В «Красном факеле» рассказали историю о комплексе Бога

Сегодня Михаил Афанасьевич вновь в эпицентре громкого внимания — люди обсуждают свежую премьеру фильма Михаила Локшина «Мастер и Маргарита», ломают копья и зубья, лишний раз доказывая, что наследие Булгакова, великого литературного трикстера и антрополога, по-прежнему будоражит человеческие души. «Собачье сердце» — одно из произведений, которое мы присвоили себе уже на архетипичном уровне — во многом благодаря экранизации Владимира Бортко, где Шариков Владимира Толоконникова вызывает брезгливое любопытство, а профессор Преображенский Евгения Евстигнеева — сочувствие и понимание. Петербургский режиссёр Роман Габриа, поставивший в театре «Красный факел» «Собачье сердце», попробовал переключить привычные акценты, поместив героев Булгакова в новое смысловое поле. Причём Габриа, в отличие от Локшина, сумевшего вывернуть «Мастера и Маргариту» швами НКВД наружу, наоборот, смягчил все исторические акценты и предпосылки, рассказав политически нейтральную историю о несчастном бездомном псе Шарике, который стал жертвой бесчеловечного эксперимента. А если учесть, что Шарика-Шарикова играет Владимир Лемешонок, которому даже при тотальном погружении в систему Станиславского трудно избавиться от своей харизмы, то вопрос о том, кто настоящий интеллигент в этой истории, остаётся открытым. Потому что к профессору Преображенскому (Константин Телегин) появляются вопросики.

Спектакль идёт на малой сцене, поэтому сценические предлагаемые обстоятельства камерны и статичны. Художник Анвар Гумаров создал стерильный ретро-мир профессора Преображенского, где он принимает больных, оперирует, пропускает рюмочку-другую с доктором Борменталем (Павел Поляков) и сожительствует с прекрасной кухаркой Дарьей. Хирургический стол, умывальник, шкаф, табуреты — зритель наблюдает за жизнью квартиры через условные стены. И первое знакомство с внутренней кухней Преображенского происходит во время «тайной операции», когда профессор вступает в спор с Природой, пытаясь вживить человеческий гипофиз безымянной собаке, которая отдаёт богу душу на холодном столе. Тридцать минут анатомического театра, во время которого артисты «Красного факела» демонстрируют профессиональные хирургические навыки — скальпель, йод, спирт, зажим, в таз летят окровавленные бинты, пациент умер, размываемся. Думаю, что в сегодняшнем варианте спектакля эта сцена всё-таки сокращена до разумных пределов, ибо оттягивала на себя приличное зрительское внимание, но не несла конкретной смысловой нагрузки, кроме рутины будничных медицинских манипуляций. Да, ритуал, посвящение в профессию, но немного затянуто. 

Профессорская квартира, куда изредка долетают звуки новой жизни, которую герои не принимают всеми фибрами своей души, становится герметичным миром, где они пытаются спрятаться от тяжёлой поступи коллективного товарища Швондера, укрывшись в профессии. Благо, что «осколки старой жизни», превратившиеся в новую элитку, ещё нуждаются в услугах профессора, поэтому очередь в смотровую Преображенского не иссякает, разбавляя атмосферу сценической меланхолии водевильными персонажами — эксцентричной дамочкой (Виктория Левченко) и таким же господином (Ростислав Самусев). Оба гражданина новой советской республики отчаянно не хотят стареть, собственно, как все и всегда. Думаю, что сегодня часть определённой публики тоже не отказалась бы от яичников обезьяны.

Преображенский Константина Телегина тихо одержим комплексом Бога, раз за разом отправляя на тот свет бездомных псов в поисках универсального знания о природе человека, которую он может изменить. Звёзды наконец сошлись: в приёмном покое появляется Шарик, а Борменталь привозит свежий труп Клима Чугункина (Александр Жуликов) — йод, скальпель, зажим, начали. Достаточно физиологична сцена трансформации собаки в человека, когда замотанное бинтами существо пытается идентифицировать себя в новом мире — есть конкретные отсылки к «Острову доктора Моро» Герберта Уэллса, когда жертвы экспериментов пытались удрать с операционного стола. Вообще, в некоторых сценах «Собачьего сердца» Габриа чувствуется отчётливый медицинский привкус — смесь хлорки, препаратов и крови. И он не то что пугает, а заставляет слегка отшатнуться, отстраниться, отделиться от действия. Собственно, и сам Преображенский не вызывает сочувствия и сопереживания — человек, который обрекает доброго пса на трансформацию в Полиграфа Полиграфовича Шарикова, ну это такое — разумное, но не доброе. Шарик не виноват, что дебошир и пьяница Клим Чугункин прорастает в нём чудовищным хамством и невежеством, умноженным на дремучее либидо. Как там в народной присказке: «гены — страшная вещь». У Владимира Лемешонка не получилось сыграть тотально безродного пса, чувствуется, что без водолаза тут точно не обошлось — извините, порода. А сцена с невестой, которую приводит Шариков в квартиру профессора, — это, конечно, социальная драма — лишили изверги собаку человеческого счастья. «Я вас об этом не просил!» — плачет Шариков, намекая своим мучителям, что права выбора в этом подлунном мире у нас нет. Захотели — пришили собаке гипофиз человека, захотели — всё обратно вернули. А что Шарик? Да, ничего — вон спит с перевязанной лохматой башкой у ног профессора, скулит тихонечко. Был Шариков — и не стало. На всё, как говорится, воля…

Профессионально-мужской мир Преображенского и Борменталя уравновешивают две женщины — кухарка Дарья Петровна (Елена Дриневская) и ассистентка профессора Зинаида Прокофьевна (Дарья Овечкина). Любовная линия этих четверых персонажей идёт пунктиром, особенно не выделяясь, — обычная история, верные женщины в тени своих мужчин, всегда рядом, уберут-помоют, утешат-убаюкают. В финале Зинаида Прокофьевна уходит в ночь с Борменталем, а Дарья Петровна с профессором отправляются в спальню, оставляя в узкой полоске света спящего пса. «Всё хорошо», — как бы успокаивает нас режиссёр. Но идея о том, что любовь всё спасла, а здравый смысл возобладал над комплексом Бога, растворяется в коллективном предчувствии неизбежных страданий. Судя по заднику, где на кирпичной стене вписан в звезду витрувианский человек, Преображенскому и Борменталю ещё предстоит испить свою чашу до дна.